Сегодня азербайджанскому писателю-фантасту Александру Хакимову исполняется 51 год. Известно, что по своему основному образованию Александр – биолог. И самый первый вопрос интервью как раз об этом.

- Почему именно биология? Почему не химия, не математика, не история?

- По моему мнению, внутри каждого человека имеются своеобразные струны, реагирующие на некие колебания, доносящиеся из внешнего мира. Ко многим из них наши внутренние струны равнодушны. Но попадаются такие волны, с которыми струны входят в резонанс – порою в очень мощный. И тогда человек понимает, что вот это – его…

- Как возник резонанс в вашем случае?

- Одно из самых первых и ярких впечатлений моего младенчества – это когда меня, едва-едва научившегося ходить, вывели на прогулку в парк в начале лета. Отчетливо помню громадные, выше себя, травы, одуряющий, волшебный запах цветочного нектара… И своеобразные звуки, издаваемые мелкой живностью – жужжание стрекот, пиликанье, звон насекомых, пение птиц…

Неизгладимое впечатление произвели большой гладкий жук, бегущий по земле, и яркие полосатые пчелы, летающие над цветами. Пчелы были похожи на пестро раскрашенные игрушки, и мне захотелось схватить их. Вот это и была первая волна резонанса. А вторая, и окончательная, пришла, когда мне было 4 года, и в руки мои случайно попал учебник зоологии, принадлежащий моей двоюродной сестре. Не умея читать, я листал учебник и разглядывал картинки – птиц, головастиков, медуз, бабочек, рыб, звероящеров… Вот тогда-то я и понял, что непременно стану биологом, и упорно шел к этому всю жизнь, несмотря на все препятствия и сбивающие с пути обстоятельства. В шесть лет, самостоятельно выучившись читать, я одолел сборник новелл известного ученого и фантаста Ивана Ефремова. Многого я, конечно, тогда не понял, но в книжке говорилось о динозаврах, и этого было достаточно.

Подрастая, я сочетал теорию с практикой. То есть продолжал наблюдать за насекомыми, приносил домой головастиков и держал их в банках, завел простенький аквариум, проращивал семена фасоли и гороха. И, с другой стороны, жадно поглощал книжки на соответствующую тему. Тогда было очень много научно-популярных книг для школьников по всем областям знания. О природе прекрасно писали Бианки, Сахарнов, Сладков, Мариковский, Плавильщиков, Надеждина, постоянно выходила серия про КОАПП (про который даже снят был мультсериал). Очень интересными были книги биолога и популяризатора науки Игоря Акимушкина. Кроме того, выходило огромное количество переводных книг зарубежных авторов. Даррелл, Лоренц, Адамсон, Хантер… Я брал их в библиотеках, а также покупал в магазинах и даже в газетных киосках (детские книжки стоили очень дешево, буквально копейки). На телевидении существовала передача “В мире животных”. Всю эту информацию мой мозг впитывал, словно губка. И эти самые разные ученые и натуралисты поддерживали во мне желание стать биологом и убеждали, что я выбрал верный путь. Еще у нас существовала тогда Станция юннатов, в которой можно было заниматься и с пользой проводить время (“юннат”, поясняю – это “юный натуралист”). Мне очень нравилось посещать наш зоопарк – старый, что находился на горе в районе Баилово. Кстати, я ведь увлекался не только биологией. В юности меня интересовала и астрономия, я мастерил самодельный телескоп из картонных трубок и очковых линз. Серьезно увлекался рок-музыкой, самостоятельно овладел гитарой и играл в школьном вокально-инструментальном ансамбле. Почти профессионально увлекался фантастикой, собрал неплохую библиотеку. Занимался хатха-йогой. Но все же основной целью моей жизни было выучиться на биолога.

- Сразу ли это получилось?

- Далеко не сразу. Хоть я и готовился усердно, но сразу же после школы поступить мне не удалось – срезался на экзамене по химии. Потом пришлось работать на нескольких работах (в советские времена бездельничать не позволяли), потом меня забрали в армию… После демобилизации пришлось пойти работать на завод, грузчиком, и вместе с этим готовиться. Но поступил я только через рабфак (иначе это называлось подготовительным отделением). Это был как бы нулевой курс, на котором мы повторяли весь необходимый школьный материал. Если в конце подготовительного отделения ты сдавал экзамены без двоек, то тебя зачисляли на первый курс университета. Вот так я и стал студентом. Помню, когда я, рабфаковец, в первый раз оказался в лаборатории и своими руками, которые за прошедшие годы привыкли и к лому, и к лопате, и к карабину, и к ручкам тележки и к прочим подобным вещам – взялся наконец-то за верньеры микроскопа… то я прослезился, скрывать не буду. Наконец-то добился своего! Учился я старательно, буквально, рвал жилы. Ведь я шел дорогой своей мечты.

- Легко ли давалась учеба в университете?

- Ой, нелегко! Ведь, помимо основных дисциплин, непосредственно необходимых для избранной специальности, приходилось зубрить и сдавать массу предметов, мне не нужных – оптику, высшую математику, этику и эстетику, научный коммунизм… Но я был похож на улитку, ползущую вверх по склону Фудзиямы. Надо было ползти – и полз. К цели. Кроме того, у меня были хорошие друзья-однокурсники. Мы вместе выезжали на маршруты даже тогда, когда этого не требовала учеба. По Абшеронскому полуострову, по районам Азербайджана. Я наблюдал большей частью за насекомыми и пауками, за моллюсками и тому подобной мелкотой. И все более и более убеждался, что каждая из этих козявок есть сложно устроенный организм со сложным поведением и даже со своим характером. Поверьте, они все достойны уважения и восхищения – жуки, клопы, стрекозы, богомолы, муравьи… Мы пренебрегаем ими из-за их малых размеров, но если приглядеться поближе и попристальней – открывается потрясающий мир Микрокосма. Кое-кто из моих друзей занимался специальной фотосъемкой, снимал насекомых с помощью специальных колец и насадок. Иногда удавалось запечатлеть редкие сцены из жизни Микрокосма. Я фотографировать, увы, не умел, но делал зарисовки в блокнотах и альбомах. Было время, я хотел собрать полную частную коллекцию насекомых, обитающих на Абшероне. Но довольно быстро бросил это занятие, потому что оно неизбежно связано с умерщвлением живых существ. А я не хотел заниматься убийством.

- Вы настолько сентиментальны?

- Не сентиментален вовсе, просто здравомыслящ. Коллекции, безусловно, нужны. Когда я был в Ленинграде, в Зоологическом музее, знаменитый профессор Виталий Танасийчук показывал мне коллекции насекомых, собранных Семеновым Тянь-шаньским, Пржевальским, Миклухо-Маклаем… Это нужно для науки. Но зачем убивать живые существа сверх необходимого, из-за собственной прихоти? Они ведь, как ни странно, тоже жить хотят… И я ограничился наблюдениями. И эти наблюдения, и последующая работа служителем в террариуме зоопарка, и ловля ящериц и змей, и экспедиции по Каспийскому морю, по Уралу, Казахстану, Украине и т.д. – все это давало великолепную пищу для ума и для сердца. Я осознавал, что такое жизнь, насколько она сложна, разнообразна и богата на нашей планете, которая есть, как ни крути, микроскопическая пылинка, затерянная в просторах Вселенной. Я научился ценить жизнь любого существа. И часто думал о том, есть ли жизнь в Космосе, в других мирах? И если есть, похожа ли она на земную? Теоретически жизнь может быть не только на белковой основе, как у нас, но и на кремнийорганической, и даже в форме плазмы… Вот так мой интерес к биологии пересекался с интересом к астрономии и любовью к фантастике…

- Правда ли, что в детстве вы жили на Дальнем Востоке, и это способствовало вашему увлечению?

- Да, это так. В возрасте 10-11 лет я вместе с родителями жил на острове Сахалине и на одном из Курильских островов – Шикотане (том самом Хабомаи, из-за которого сейчас яростно спорят Россия и Япония). Природа в тех краях была непередаваемо великолепная, хотя и довольно дикая. На Шикотане, например, мы жили в бараке на двадцать семей с удобствами на улице, на Сахалине – в таком же бараке, на окраине города Невельска (недавно его здорово тряхнуло землетрясением). Каждый вечер я видел в окне, как солнце садится в Татарский пролив. Я ходил в школу за шесть километров. Любил идти берегом пролива. Приходилось переходить реку по висячему мосту, а зимой, когда река замерзала, люди перебирались по льду. Как и все мои школьные друзья, я учился ходить на лыжах, кататься на коньках. Умел колоть дрова, топить печь углем, стряпать, таскал воду с колонки. Жизнь во многом напоминала деревенскую. Правда, зимой нас часто заваливало снегом, и добраться до города можно было лишь после того, как бульдозеры расчищали шоссе. Часто случались жестокие штормы. А неподалеку дышал насыщенной жизнью Невельский морской порт. Отец работал там диспетчером, мама – в детском саду. В нашей комнатушке было много моих книг о природе (вы не поверите, но две такие книжки я храню до сих пор!). Но, самое главное, мне посчастливилось ознакомиться с удивительнейшей флорой и фауной Охотского моря. Во время отлива я надевал резиновые сапоги и часами бродил по обнажившемуся морскому дну, собирая морских ежей, морских звезд, крабов, актиний, моллюсков. Банки с уловом я тащил домой, загромождая ими и без того маленькую комнатушку, и часто отец с руганью выбрасывал все это вон. Но друзья отца – моряки, рыбаки, водолазы, летчики – зная о моем увлечении, многое мне рассказывали и показывали всякие трофеи, редких рыб, раковины, кораллы, чучела и яйца редких птиц. Меня даже пускали в порт, к транспортеру, я и смотрел, как движется широкая резиновая лента с вываленным на нее уловом с какого-нибудь судна. Иногда меня брали на ночной лов кальмаров. Когда впоследствии меня спрашивали, где я был, я отвечал в шутку: “Там, где мужики закусывают обыкновенное жигулевское пиво дефицитными камчатскими крабами”. Крабов я тоже добывал во время отлива – накалывал самодельным гарпуном. Кстати, среди моих друзей там были и русские, и корейцы, и украинцы, и грузины, и прибалты – Советский Союз в миниатюре, одним словом. Потом родители вернулись в Баку, и я вернулся в ту же самую школу… И здесь меня ждали друзья – азербайджанцы, русские, евреи, лезгины, греки, татары… Теперь понимаете, в каких условиях формировался мой интернационализм? Это для меня не пустой звук.

Основной достопримечательностью Невельска был волнорез в заливе, на котором собиралось несколько сотен сивучей, морских львов. Издали доносился неумолчный рев множества звериных глоток. Этот волнорез с сивучами был, кажется, гербом Невельска. Но теперь, насколько я знаю, сивучи ушли из залива – их спугнуло какое-то строительство. Великий английский натуралист и писатель Джеральд Даррелл в детстве жил, как известно, на греческом острове Корфу, и природа острова оказала громадное влияние на его ум и выбор жизненной цели. Для меня таким Корфу был Сахалин. Кстати, мне удалось вернуться туда уже взрослым. В 1991-м, накануне развала СССР, я был командирован в Корсаков. Вообще, я рассчитывал работать в Дальневосточном научном центре, но по многим причинам это не получилось. Ну, это отдельная история.

- Похоже, ваша научная карьера не сложилась. Почему?

- Трудно ответить на этот вопрос. Причин много. Основная, наверное, заключается в том, что начало моей научной карьеры пришлось на треклятые перестроечные времена. Незабвенный минеральный секретарь перевел науку на хозрасчет и самофинансирование, и это очень быстро погубило советскую науку. Институт ботаники, в который я попал после окончания университета, перестал работать и начал выживать, как, впрочем, и все прочие НИИ в системе Академии наук. Разрывались многолетние научные связи между республиками. В наступивших условиях кто-то сумел выплыть, кто-то потонул. А я ведь еще застал те времена, когда наши ученые работали с энтузиазмом, и не из-за денег – из чистого научного интереса! И безо всякого принуждения могли прийти в институт и в выходные, и в праздничные дни, потому что дома трудно было сосредоточиться на работе. Да я и сам был таким – восторженным, оптимистичным… Успел поработать в Каспийском море – ходил в экспедиции, привозил образцы водорослей для своей лаборатории… Многих из нас подкосили карабахская война, “черный январь”, развал Союза. Потом меня вычистили из Института ботаники. С тех пор я работаю в Центре генетических ресурсов, но в науке ни насколько не продвинулся. Да и поздно, наверное, начинать, в пятьдесят-то лет, тем более теперь, когда вся наука держится на зарубежных грантах…

- Судя по всему, вы много повидали в жизни. Какие из природных явлений, увиденных вами, произвели наиболее сильное впечатление?

- Верно, мне довелось видеть и извержение вулкана на Камчатке, и солнечные и лунные затмения, и звездные дожди, и падения болидов, и огни Святого Эльма высоко в горах, и радугу, и миражи в пустыне, и сильные грозы, и шаровую молнию… Несколько раз наблюдал НЛО, и действительно до сих пор не могу понять, что же это такое было – то ли корабли пришельцев, то ли секретная военная техника, то ли необычные атмосферные явления… Это все чрезвычайно интересно. Но я бы особо выделил свои наблюдения за кометой и за рождением бабочки. Я наблюдал за кометой Галлея в 86-м и кометой Хейла-Боппа в 97-м. Я завороженно смотрел в небо, на светлую запятую, которая ночь за ночью заметно меняла свое расположение на небосводе…

Понимаете, Луна, Венера, Марс, Юпитер – это привычные светила. Звезды – они очень уж далеко. А вот кометы – это небесные странницы, которые приходят в нашу Солнечную систему и уходят из нее с определенной периодичностью, и иногда пролетают совсем близко от Земли. Люди издавна относились к кометам с суеверным ужасом, видя в них предвестников страшных бед, эпидемий, войн. Я отлично знаю, что комета – это просто летящая в космической пустоте глыба льда с газовым хвостом, но вот куда денешься от того факта, что появление, например, кометы Галлея, случающееся раз в 75 лет, предваряет социальные потрясения буквально глобального характера? В предпоследний раз она пролетала мимо Земли в 1911 году, и за этим последовали мировая война, революции, мятежи… Ну а что произошло после последнего, “перестроечного” визита кометы Галлея – мы все, к сожалению, слишком хорошо помним… Возможно, я несколько утрирую, однако факт есть факт, и я обязан принимать его во внимание. Но мне нравилось смотреть на кометы, я чувствовал какую-то свою сопричастность к тайнам Мироздания, я осознавал, что вижу небольшую деталь механизма необъятной Вселенной, в масштабе которой каждый отдельно взятый человек – даже не пылинка, даже не микроб… И в то же время я гордился тем, что я – гомо сапиенс, который может вместить в своем небольшом, размером с детский мячик, мозгу всю Вселенную вместе с ее кометами, планетами, галактиками и туманностями…

А что касается рождения бабочки… По моему глубочайшему убеждению, этот метаморфоз – одно из величайших чудес на свете! Я неоднократно наблюдал за этим процессом, и никак не могу надивиться на него. Судите сами: жирная зеленая гусеница, безостановочно поедающая листья, сворачивается в твердую неподвижную куколку. Куколка становится как бы футляром для нового существа, приобретает очертания будущей бабочки. А гусеница внутри куколки растворяется в жижу, заполняет готовую “форму” и переплавляется в совершенно иное существо! Когда приходит срок, куколка лопается, из нее выбирается покрытая слизью бабочка со смятыми, мокрыми крыльями, расправляет их и сушит под солнцем. Очень скоро крылья превращаются в великолепной красоты плоскости, покрытые чешуей, как черепицей. Взрослое насекомое взлетает в воздух и отправляется искать цветы, чтобы пить из них нектар… Я приносил домой куколки многих обитающих в Азербайджане бабочек – в том числе и тутового шелкопряда, который тщательно обматывает себя нескончаемой шелковой нитью и закукливается внутри этого кокона – и тщательно наблюдал за их рождением. В такие минуты понимаешь, что жизнь – вовсе не “пустая и глупая шутка”, как говорил в свое время Лермонтов… Видите, я привел по одному примеру из области как неодушевленной материи, так и живой природы. Они дополняют друг друга, и одно вытекает из другого. Следует ценить весь этот мир в любых его проявлениях, я думаю.

- Насколько мне известно, вы – человек верующий?

- Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы процитировать стихотворение известного российского поэта Александра Кушнера: “Какое чудо, если есть / Тот, кто затеплил в нашу честь / Ночное множество созвездий! / А если все само собой / Устроилось, тогда, друг мой, / Еще чудесней!” Что же касается меня, то я – человек верующий. Во всяком случае, я твердо уверен, что у всего сущего был Творец. И Он является величайшим Мастером и превосходным Инженером.

- А на что вы еще любите смотреть в этой жизни?

- На играющих маленьких детей. И не только из-за любви к детям – в таком созерцании для меня заключается глубокий резон. Вы ведь слышали, должно быть, что человеческий зародыш в процессе своего развития как бы повторяет в сжатом виде весь эволюционный путь. Иными словами, эмбрион человека вначале похож на эмбрион рыбы (даже имеет жаберные щели), потом на эмбрион лягушки (с перепонками между пальцев), потом на эмбрион ящерицы, потом он становится похож на волосатый эмбрион обезьяны (позднее волоски отпадают). По-научному это называется “онтогенез повторяет филогенез”. Так вот, поведение детей, особенно маленьких, повторяет (тоже в сжатом виде) человеческую историю, развитие нашей цивилизации. Понаблюдайте, например, как малыш неуклюже пытается овладеть тем или иным игрушечным инструментом! Ведь точно так же в доисторические времена гоминид овладевал самыми первыми своими орудиями из камня, кости, дерева! А в его играх детского коллектива явственно проглядывают все модели человеческих взаимоотношений, от первобытного коммунизма до рыночных отношений… Так что если вы хотите увидеть историю человечества в миниатюре, сядьте на скамеечку где-нибудь неподалеку от играющих детей и понаблюдайте за ними…

Еще мне очень нравится смотреть на яркое солнце сквозь зеленый лист растения. Тогда видишь, какое это сложнейшее образование – лист! Весь пронизанный густой сетью жилок, напоминающей кровеносную систему человека, весь зеленый от хлорофилла, который позволяет листу комбинировать из простейших элементов сложные органические вещества под действием солнечных лучей… Зеленые растения вот уже сотни миллионов лет поддерживают круговорот – они выделяют кислород, который необходим всем нам для дыхания, и поглощают углекислый газ, который способен нас задушить… Поэтому меня так бесит, когда я вижу необдуманную и преступную вырубку деревьев. Человек, который легкомысленно вырубает деревья, напоминает, я считаю, самоубийцу, который медленно натягивает на свою башку полиэтиленовый пакет. И, к сожалению, не только на свою…

- Еще один вопрос, коварный, можете не отвечать, если не хотите… Скажите, вы не жалеете, что стали литератором, а не биологом? Вам не больно оттого, что мечта всей вашей жизни не сбылась?

- Вопрос не коварный, но сложный… Больно ли мне? Скорее всего, нет. Я уверен, что если даже и состоялся бы как биолог, то все равно занимался бы литературой. Страсть к сочинительству тоже ведь сидит во мне с раннего детства. Конечно, я мог бы принести немалую пользу науке, но обстоятельства сложились по-иному. Существовали же ученые-писатели. Иван Ефремов, например, был палеонтологом, Айзек Азимов – биохимиком, Артур Кларк и Борис Стругацкий – астрономы… С другой стороны, отчего я должен быть недовольным или скорбеть? Я ведь пишу, я пишу много, в том числе я пишу и о самых разных животных и растениях, я пишу об экологии, о взаимоотношениях человека и природы, об истории жизни… Я знаю, что у меня есть поклонники, как немолодые люди, так и молодые, и даже совсем юные… И, вполне может статься, что какой-нибудь мальчишка или какая-нибудь девчонка, прочитав мои статьи, заинтересуются биологией, захотят в будущем стать натуралистами, исследователями природы… То есть я сыграю в их жизни точно такую же роль, какую в моей жизни сыграли Акимушкин, Кусто, Даррелл, Сладков, Сахарнов своими книгами… Послужу своеобразным резонатором для кого-то. И кто-то из моих поклонников впоследствии станет известным ученым и даже лауреатом Нобелевской премии… Разве это плохо? Это – отлично! Тем более сейчас, когда интерес к науке у молодежи заметно ослаб.

- И последнее. Все знают вас как человека с чувством юмора. Вы постоянно сыплете анекдотами, байками, какими-то смешными фразами, переделанными из известных выражений… Какую шутку вы хотели бы привести сейчас? Может быть, шутку, как-то связанную с биологией?

- А вот как раз переделанная смешная фраза и пришла мне сейчас на ум. Одно время широко было известно высказывание известнейшего советского селекционера Мичурина: “Нам нечего ждать милостей от природы; взять их у нее – вот наша задача!” Позднее появился довольно ядовитый и печальный перифраз: “Нам нечего ждать милостей от природы после того, что мы с ней сделали”…

- Несколько мрачновато… А что-нибудь повеселей?

- Повеселей? Пожалуйста. “За что страусы не любят кошек? За то, что кошки гадят в песок”.

- А еще? Бог, как известно, троицу любит.

- Ладно. В лесу каждый день встречались олень и заяц. Заяц, обиженный тем, что олень никогда не здоровается с ним, как-то спросил о причине этого. “Я не уважаю тех, у кого пустая голова”, – высокомерно ответил рогатый олень. На это заяц сказал: “Зато у меня богатый внутренний мир”…